back...Неизвестные фрагменты воспоминаний Ирены Волыняк, сосланной в Сибирь в результате агрессии CCCР

В результате массовых депортаций польского населения, которые стали итогом агрессии СССР, многие польские семьи были сосланы в Сибирь. Среди них также были люди,  самые близкие сердцу Станислава Седлецкого, сенатора Второй Речи Посполитой и одного из самых ярких представителей прометеевского движения. После советского вторжения в Польшу в сентябре 1939 года, в первой половине 1940 года, Ирена Седлецкая (по мужу - Волыняк) была сослана с сестрой и больной матерью в Сибирь. Затем через Узбекистан она была эвакуирована в Иран, а оттуда в Индию. После войны она навсегда поселилась в Австралии.

[...]

Мои воспоминания о войне, вопреки ожиданиям, не состоят из звуков самолетов и артиллерийских взрывов, не было такого, чтобы я пряталась в укрытиях. Не была в бомбоубежищах, и хотя не чужды были мне звуки сирен и падающих бомб, камеры моей памяти до краев наполнены прозаическими изображениями бараков и спавших в толпе на сибирской траве людей, или присевших на иранском пустынном песке под жалкими палатками, которые едва скрывали наши головы, мигрирующих людей, принудительно вывезенных из своих домов, толпившихся на грязном полу товарных вагонов поездов, путешествуя целый день в неизвестном направлении, хотя история Польши указывала бы направление Сибири.
Через две долгие недели мы приехали в лагерь, расположенный в огромном сибирском лесу недалеко от поселка близ Томска Новосибирской области, как мы выяснили позже. Вид деревянных казарм, недавно освобожденных русскими пленными, поначалу вызывал у меня любопытство.
Люди выходили, чтобы проверить свои новые квартиры, и было много оживленных разговоров по поводу переполненных камер с двойными нарами, установленными у стен. Одним из моих самых ярких воспоминаний есть момент в одном из тех старых бараков, когда мы исследовали наше новое окружение. Посмотрела на грязно-розовые стены, которые были видны среди двухъярусных нар, и подумала, что через мгновение получу головокружение, потому что увидела стены, проходившие перед моими глазами в постоянной волне медленного движения. Однако другие тоже испытывали подобные «иллюзии», пока кто-то более реалистично не выкрикнул: «Посмотрите на клопов, все стены ими покрыты! Давайте быстро выйдем, прежде чем они доберутся до наших вещей».

[...]

Моей маме, сестре и мне повезло, что нам выделили место в совершенно новом бараке, что было хорошо, потому что уже начал идти снег. Лето длилось только с июня по сентябрь. Нас депортировали из Польши в день святых Петра и Павла, в конце июня. Дома, в которых мы должны были жить, были очень простыми деревянными конструкциями, их стены были сделаны из двух слоев сосновых досок, при этом пространство между ними заполнялось опилками. Это была гениальная замена двухслойной кирпичной стены, уютно теплой во время страшной сибирской зимы, когда температура за пределами здания достигала минус 50 градусов по Цельсию и когда минус 25 градусов по Цельсию в безветренный день казался весенним днем.

[...]

В комнате, где мы жили, было шесть нар. Под нарами я подразумеваю широкие, деревянные доски, поддерживаемые на ножках из скрещенных деревянных реек. Они служили нам койками. Никакой другой мебели не предоставлялось и не требовалось. Те из нас, кто имел какую-нибудь подстилку, были счастливчиками. Она служила нам и матрасом, и покрывалом. Остальные спали на голой деревянной поверхности и укрылись своими пальто. Мы разделили комнату с нашей подругой Элизабет и ее сыном, а также с мальчиком в возрасте 15 или 16 лет. Позже его место заняла молодая женщина в возрасте около 20 лет, которую депортировали после заключения в Польше за неизвестные или несуществующие преступления. Багажа у нее не было. Единственным ее имуществом была одежда, в которой она попала в плен, и она каждую ночь дрожала под легким зимним пальто.

[...]

В начале нашей лагерной жизни сотрудник НКВД собрал нас на улице, на траве, на лекцию. Во-первых, он сообщил нам, что мы должны быть благодарны товарищу Сталину, нашему благотворителю, за то, что он сделал доступным для нас наш дом – просторы Сибири – в то время как немцы не смогли нас репатриировать. В обмен на эту «щедрость» мы обязаны были отработать затраты на еду и транспорт, потраченные на наше путешествие.

[...]